Неточные совпадения
Краса и гордость русская,
Белели церкви Божии
По горкам, по холмам,
И с ними в славе спорили
Дворянские дома.
Дома с оранжереями,
С китайскими беседками
И с английскими парками;
На каждом флаг играл,
Играл-манил приветливо,
Гостеприимство русское
И ласку обещал.
Французу не привидится
Во сне, какие праздники,
Не день, не два — по месяцу
Мы задавали тут.
Свои индейки
жирные,
Свои наливки сочные,
Свои актеры, музыка,
Прислуги — целый полк!
Жена попова толстая,
Попова дочка белая,
Попова лошадь
жирная,
Пчела попова сытая,
Как колокол гудёт!»
— Ну, вот тебе хваленое
Поповское житье!
Смерды воспользовались этим и наполняли свои желудки
жирной кашей до крайних пределов.
Он ни во что не вмешивался, довольствовался умеренными данями, охотно захаживал в кабаки покалякать с целовальниками, по вечерам выходил в замасленном халате на крыльцо градоначальнического дома и играл с подчиненными в носки, ел
жирную пищу, пил квас и любил уснащать свою речь ласкательным словом «братик-сударик».
«Вот это будет толк!» думал Левин, запрятывая в ягдташ теплых и
жирных дупелей. «А, Ласочка, будет толк?»
— Да, это гораздо чище, — сказал Васенька, ставя
жирную ногу на стул, застегивая нижний крючок и весело, добродушно улыбаясь.
В десяти шагах от прежнего места с
жирным хорканьем и особенным дупелиным выпуклым звуком крыльев поднялся один дупель. И вслед за выстрелом тяжело шлепнулся белою грудью о мокрую трясину. Другой не дождался и сзади Левина поднялся без собаки.
— Пожалуйста, поедем, сказал Весловский, пересаживаясь боком на другой стул и поджимая под себя
жирную ногу.
Сережа, сияя глазами и улыбкой и держась одною рукой за мать, другою за няню, топотал по ковру
жирными голыми ножками. Нежность любимой няни к матери приводила его в восхищенье.
Но мы, ребята без печали,
Среди заботливых купцов,
Мы только устриц ожидали
От цареградских берегов.
Что устрицы? пришли! О радость!
Летит обжорливая младость
Глотать из раковин морских
Затворниц
жирных и живых,
Слегка обрызнутых лимоном.
Шум, споры — легкое вино
Из погребов принесено
На стол услужливым Отоном;
Часы летят, а грозный счет
Меж тем невидимо растет.
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице
жирнойВодились русские блины;
Два раза в год они говели;
Любили круглые качели,
Подблюдны песни, хоровод;
В день Троицын, когда народ
Зевая слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слезки три;
Им квас как воздух был потребен,
И за столом у них гостям
Носили блюда по чинам.
Конечно, не один Евгений
Смятенье Тани видеть мог;
Но целью взоров и суждений
В то время
жирный был пирог
(К несчастию, пересоленный);
Да вот в бутылке засмоленной,
Между жарким и блан-манже,
Цимлянское несут уже;
За ним строй рюмок узких, длинных,
Подобно талии твоей,
Зизи, кристалл души моей,
Предмет стихов моих невинных,
Любви приманчивый фиал,
Ты, от кого я пьян бывал!
[Броварники — пивовары.] полно вам пиво варить, да валяться по запечьям, да кормить своим
жирным телом мух!
Тут втягивает; тут конец свету, якорь, тихое пристанище, пуп земли, трехрыбное основание мира, эссенция блинов,
жирных кулебяк, вечернего самовара, тихих воздыханий и теплых кацавеек, натопленных лежанок, — ну, вот точно ты умер, а в то же время и жив, обе выгоды разом!
Раскольников ужасно разозлился; ему вдруг захотелось как-нибудь оскорбить этого
жирного франта.
Он налил стаканчик, выпил и задумался. Действительно, на его платье и даже в волосах кое-где виднелись прилипшие былинки сена. Очень вероятно было, что он пять дней не раздевался и не умывался. Особенно руки были грязные,
жирные, красные, с черными ногтями.
Зосимов был высокий и
жирный человек, с одутловатым и бесцветно-бледным, гладковыбритым лицом, с белобрысыми прямыми волосами, в очках и с большим золотым перстнем на припухшем от жиру пальце.
Господин этот был лет тридцати, плотный,
жирный, кровь с молоком, с розовыми губами и с усиками и очень щеголевато одетый.
По комнате он уже почти бегал, все быстрей и быстрей передвигая свои
жирные ножки, все смотря в землю, засунув правую руку за спину, а левою беспрерывно помахивая и выделывая разные жесты, каждый раз удивительно не подходившие к его словам.
—
Мужик богат, всего Лисе довольно;
Лисица стала и сытей,
Лисица стала и
жирней,
Но всё не сделалась честней...
Там под горой
Пасут овец, одна другой
жирнее...
— Поболталась я в Москве, в Питере. Видела и слышала в одном купеческом доме новоявленного пророка и водителя умов. Помнится, ты мне рассказывал о нем: Томилин,
жирный, рыжий, весь в масляных пятнах, как блинник из обжорки. Слушали его поэты, адвокаты, барышни всех сортов, раздерганные умы, растрепанные души. Начитанный мужик и крепко обозлен: должно быть, честолюбие не удовлетворено.
— Не допрашиваю и не спрашиваю, а рассказываю: предполагается, — сказал Тагильский, прикрыв глаза
жирными подушечками век, на коже его лба шевелились легкие морщины. — Интересы клиентки вашей весьма разнообразны: у нее оказалось солидное количество редчайших древнепечатных книг и сектантских рукописей, — раздумчиво проговорил Тагильский.
Зеркала фантастически размножали всю эту массу
жирной плоти, как бы таявшей в жарком блеске огней, тоже бесчисленно умноженных белым блеском зеркал.
В кабинете он зажег лампу, надел туфли и сел к столу, намереваясь работать, но, взглянув на синюю обложку толстого «Дела М. П. Зотовой с крестьянами села Пожога», закрыл глаза и долго сидел, точно погружаясь во тьму, видя в ней
жирное тело с растрепанной серой головой с фарфоровыми глазами, слыша сиплый, кипящий смех.
Наискось от него, впереди сидел бывший поверенный Марины и, утешительно улыбаясь, шептал что-то своему соседу — толстому, бородатому, с
жирной шеей.
Втроем вышли на крыльцо, в приятный лунный холод, луна богато освещала бархатный блеск
жирной грязи, тусклое стекло многочисленных луж, линию кирпичных домов в два этажа, пестро раскрашенную церковь. Денисов сжал руку Самгина широкой, мягкой и горячей ладонью и спросил...
Направо от Самгина сидели, солидно кушая, трое: широкоплечая дама с коротенькой шеей в
жирных складках, отлично причесанный, с подкрученными усиками, студент в пенсне, очень похожий на переодетого парикмахера, и круглолицый барин с орденом на шее, с большими глазами в синеватых мешках; медленно и обиженно он рассказывал...
Но — мне взять у людей нечего,
Я не ем сладкого и
жирного,
Пошлость возбуждает у меня тошноту,
Еще щенком я уже был окормлен ложью.
— Рассчитывает, чей кусок
жирнее…
Желтые,
жирные потоки света из окон храма вторгались во тьму над толпой, раздирали тьму, и по краям разрывов она светилась синевато, как лед.
Толстый человек в старомодном сюртуке, поддерживая руками живот, гудел глухим,
жирным басом...
Голос был
жирный, ворчливый; одновременно с ним звучал голосок тонкий и сердитый...
Через сотню быстрых шагов он догнал двух людей, один был в дворянской фуражке, а другой — в панаме. Широкоплечие фигуры их заполнили всю панель, и, чтоб опередить их, нужно было сойти в грязь непросохшей мостовой. Он пошел сзади, посматривая на красные,
жирные шеи. Левый, в панаме, сиповато, басом говорил...
Стекла витрин, более прозрачные, чем воздух, хвастались обилием
жирного золота, драгоценных камней, мехов, неисчерпаемым количеством осенних материй, соблазнительной невесомостью женского белья, парижане покрикивали, посмеивались, из дверей ресторанов вылетали клочья музыки, и все вместе, создавая вихри звуков, подсказывало ритмы, мелодии, напоминало стихи, афоризмы, анекдоты.
— Почему — симуляция? Нет, это — мое убеждение. Вы убеждены, что нужна конституция, революция и вообще — суматоха, а я — ничего этого — не хочу! Не хочу! Но и проповедовать, почему не хочу, — тоже не стану, не хочу! И не буду отрицать, что революция полезна, даже необходима рабочим, что ли, там! Необходима? Ну, и валяйте, делайте революцию, а мне ее не нужно, я буду голубей гонять. Глухонемой! — И, с размаха шлепнув ладонью в широкую
жирную грудь свою, он победоносно захохотал сиплым, кипящим смехом.
В памяти Клима Ивановича встала мягкая фигура Бердникова, прозвучал его
жирный брызгающий смешок...
— Нет, подожди! Ты думаешь, я — блаженненькая, вроде уличной дурочки? Думаешь — не знаю я людей? Вчера здешний газетчик, такой курносенький,
жирный поросенок… Ну, — не стоит говорить!
— Раздень, — приказала Лидия. Клим подошел, у него кружилась голова от сладкого,
жирного запаха.
Но очень понятны громогласный,
жирный смех монаха Рабле, неисчерпаемое остроумие Вольтера, и вполне на месте Анакреон XIX века — лысый толстяк Беранже.
Он был так велик, что Самгину показалось: человек этот, на близком от него расстоянии, не помещается в глазах, точно колокольня. В ограде пред дворцом и даже за оградой, на улице, становилось все тише, по мере того как Родзянко все более раздувался, толстое лицо его набухало кровью, и неистощимый
жирный голос ревел...
Жирные, удушливые кухонные запахи густо вытекали из окна.
В сумраке, среди ковров и мягкой мебели, Марина напоминала одалиску, изображенную
жирной кистью какого-то француза. И запах вокруг нее — восточный: кипарисом, ладаном, коврами.
Они ушли. Клим остался в настроении человека, который не понимает: нужно или не нужно решать задачу, вдруг возникшую пред ним? Открыл окно; в комнату хлынул
жирный воздух вечера. Маленькое, сизое облако окутывало серп луны. Клим решил...
— Ну, идемте смотреть город, — скорее приказала, чем предложила она. Клим счел невежливым отказаться и часа три ходил с нею в тумане, по скользким панелям, смазанным какой-то особенно противной грязью, не похожей на
жирную грязь провинции. Марина быстро и твердо, как солдат, отбивала шаг, в походке ее была та же неудержимость, как в словах, но простодушие ее несколько подкупало Клима.
Вагон встряхивало, качало, шипел паровоз, кричали люди; невидимый в темноте сосед Клима сорвал занавеску с окна, обнажив светло-голубой квадрат неба и две звезды на нем; Самгин зажег спичку и увидел пред собою широкую спину, мясистую шею,
жирный затылок; обладатель этих достоинств, прижав лоб свой к стеклу, говорил вызывающим тоном...
Некоторые дома были так обильно украшены, что казалось — они вывернулись наизнанку, патриотически хвастливо обнажив мясные и
жирные внутренности свои.
«Эта
жирная свинья — притворяется! Он прекрасно видит, что юноше приятно поучать его. Он не только сам карикатурен, но делает карикатурным и того, кто становится рядом с ним».
Стекла окон смазаны желтым жиром огня, редкие звезды — тоже капельки
жирного пота.
Брякали ножи, вилки, тарелки; над спинкой дивана возвышался
жирный, в редких волосах затылок врага Варавки, подрядчика строительных работ Меркулова, затылок напоминал мясо плохо ощипанной курицы. Напротив подрядчика сидел епархиальный архитектор Дианин, большой и бородатый, как тот арестант в кандалах, который, увидав Клима в окне, крикнул товарищу своему...